Введение

В условиях цифровизации общественной жизни и стремительного развития сетевых коммуникаций, локальные и региональные события всё чаще становятся триггерами социально-политической мобилизации. Высокая насыщенность коммуникационного пространства, оперативность информационного обмена и постоянная вовлеченность участников формируют среду, в которой любая значимая тема может в короткие сроки приобрести мобилизационный потенциал. При этом в информационном пространстве усиливается роль эмоционально окрашенных повесток, способных в короткие сроки консолидировать разные группы населения вокруг конкретных проблем. Триггерные повестки способны либо усиливать существующие тенденции, либо обозначать проблемные зоны, требующие внимания. Так при высокой скорости циркуляции информации и отсутствии эффективных механизмов управления повесткой, проблема может быстро выйти за рамки локального контекста и приобрести конфликтный характер. При этом цифровые каналы, которые изначально могут служить пространством для конструктивного обсуждения, нередко превращаются в поле эскалации и противостояния, что затрудняет процесс согласования интересов. Актуальность исследования обусловлена необходимостью выявления механизмов формирования и распространения триггерных повесток, оценки их потенциала в социально-политическом взаимодействии.

Повседневная жизнь, все в большей степени протекающая на цифровых платформах, обретает новые формы сложности, которые затрагивают не только организацию профессиональной и личной сферы, но и широкий спектр способов взаимодействия индивида с обществом и группами. Цифровые технологии радикально перестраивают социальные связи, включая их эмоциональные и коммуникативные аспекты, и тем самым меняют традиционные модели коллективной жизни [Romeo 2024]. С развитием цифровых медиа происходит глубокая трансформация реляционной динамики: прежние концепции коммуникативного взаимодействия оказываются недостаточными для описания возникающих практик. Исследования в области цифровой мобилизации показывают, что социальные сети радикально изменили традиционные представления о коллективных действиях. Если офлайн-формы коллективной активности предполагали строгую организационную структуру, устойчивую коллективную идентичность и жестко закрепленные правила участия, то в цифровой среде формируется иная логика — логика так называемого «соединительного действия». Она базируется на персонализированном представлении контента и использовании различных фреймов, которые позволяют активизировать разнообразные аудитории. Такая модель способствует созданию гибридного пространства, в котором взаимодействуют активисты, наблюдатели, СМИ и политики, выстраивая общее понимание и согласование смыслов коллективных действий. [Mendelsohn et al. 2024: 13-21; Jost et al 2018: 90-100].

Границы между виртуальной и «офлайн»-реальностью постепенно стираются, а социальные акторы всё активнее включаются в обсуждение резонансных инфоповодов. При этом сами участники коммуникации далеко не всегда воспринимают такие события как значимые или проблемные до определённого момента. Конфликтные нарративы способны трансформировать поведение аудитории, упрощая реакции до эмоционально-импульсивного уровня и снижая критичность восприятия [Бельский 2020: 115-119]. Е. В. Головацкий анализирует региональную специфику цифровой мобилизации и обращает внимание на феномен «быстрой коммуникативной повестки», когда события физической жизни мгновенно отражаются в онлайн среде, формируя новый цикл информационного обмена [Головацкий 2023: 246-247]. Цифровая среда стала пространством, где фиксируются проявления общественного недовольства и консолидации, а анализ постов, комментариев и лайков позволяет выявлять закономерности социальной напряжённости и общественных реакций [Гребенюк 2021: 6-8]. Н. С. Зимова, Е. В. Фомина и А. А. Смагина подчеркивают роль социальных сетей как нового канала коммуникации между властью и населением [Зимова 2020: 159]. Р. В. Парма и М. А. Давыдова исследуют механизмы политической мобилизации протестов, анализируя примеры России и Беларуси в 2020–2021 гг. Учёные приходят к выводу, что отправной точкой протестной мобилизации становятся масштабные события, вызывающие значительный общественный отклик. Именно такие информационные поводы активизируют распространение сообщений в социальных сетях, способствуют группированию пользователей и формированию устойчивых сообществ сторонников [Парма и др. 2022: 10-103]. Триггерность – это свойство современного мира, физического и виртуального, в качестве коммуникативного акта представляет собой одновременно и повод, и основание для формирования социокоммуникативных практик (быстрых, зачастую необдуманны реакций), демонстрирующих отношения, возникающие между участниками социально-политического взаимодействия в обществе.

[Кранзеева, Головацкий и др. 2025]. Триггеры также рассматриваются как инструмент вовлечения пользователей в протестные потоки [Бродовская 2023: 25-27].

Регионы ресурсного типа обладают особой социально-экономической спецификой, определяемой их зависимостью от добычи и переработки природных ресурсов. Как отмечают исследователи, такие территории характеризуются высокой концентрацией промышленных предприятий, монопрофильностью занятости и зависимостью качества жизни населения от работы градообразующих компаний [Курбатова и др. 2019: 100-106]. П. В. Гуляев описывает ресурсные регионы как территории, экономика которых базируется на добыче и первичной переработке природных ресурсов [Гуляев 2019: 176]. С. Н. Левин, Е. А. Кранзеева и К. С. Саблин рассматривают ресурсные территории как пространства квазипубличного взаимодействия, где экономическая структура напрямую влияет на характер социальных и политических отношений [Левин и др. 2021: 107].  Регионы ресурсного типа характеризуются зависимостью от внешней конъюнктуры и дисбалансом между производственными, социальными и экологическими подсистемами, что может создать повышенный риск социальной напряженности [Григорьева, Григорьев 2021: 27]. Традиционная ориентация на труд и экономическую эффективность снижает значимость механизмов общественного участия, а коммуникация между властью и населением часто принимает ограниченный формат: формально открытая, но ограниченная в возможностях обратной связи. Именно эти особенности делают ресурсные регионы чувствительными к триггерным повесткам, ситуациям, в которых локальные события (экономические, экологические, инфраструктурные или социальные) вызывают мгновенный общественный отклик и становятся катализаторами мобилизации в цифровом пространстве. В научной литературе особое внимание уделяется исследованию политико-экономических и институциональных особенностей регионов ресурсного типа, которые во многом определяют характер их социального и управленческого развития [Пятков, Чирун 2025; Токарев 2017; Фаттахов и др. 2019].

В силу высокой зависимости от ресурсов, ключевыми сферами, в которых формируются триггеры, выступают экономика (задержка зарплат, вопросы занятости), экология (загрязнение воздуха и воды, промышленные выбросы), транспорт (необходимость мобильности передвижений, изношенность инфраструктуры), а также городская среда (ЖКХ, благоустройство, качество услуг).

Цель статьи: проанализировать особенности формирования и распространения триггерных повесток в сетевом пространстве регионов ресурсного типа, оценить динамику социально-политического взаимодействия.

Методы и материалы

Основу эмпирической базы составили как российские, так и зарубежные кейсы, отражающие специфику триггерных повесток в регионах ресурсного типа. В качестве материалов использовались официальные документы, публикации в средствах массовой информации, цифровые следы. Для анализа применялась методология качественного кейс-стади, что позволило выявить триггерные повестки (экономических, экологических, транспортных и городских), присущие регионам ресурсного типа и зафиксировать специфику их проявления.

В рамках кейс-стади последовательно применялись следующие аналитические процедуры: Идентификация триггеров: определение событий или информационных поводов, вызвавших общественный отклик. Анализ каналов распространения информации: фиксация того, каким образом сообщения и реакции циркулировали в медиапространстве (социальные сети, СМИ, официальные заявления). Мобилизация: выявление ключевых форм вовлечения населения (от комментариев и обращений до протестных акций и коллективных заявлений). Фиксация ответных действий власти: анализ того, как органы государственной и муниципальной власти реагировали на запросы и давление со стороны граждан.

Результаты

Цифровые сервисы становятся ареной, где граждане артикулируют свои запросы, а власть демонстрирует либо готовность к партнерству, либо замыкается в рамках формальных процедур. Именно на этом пересечении возникает пространство для триггерных повесток, которые способны трансформировать локальное недовольство в социально-политическую мобилизацию.

Триггером можно считать событие или информационный повод, способный вызвать заметный общественный отклик и стимулировать переход от пассивного восприятия ситуации к активным формам мобилизации или коллективным действиям. Под триггерной повесткой понимается комплекс тем и проблем, которые выходят на первый план общественного обсуждения и приобретают особую значимость вслед за возникновением подобного события.

Для того чтобы систематизировать разнообразие триггерных повесток, целесообразно рассматривать их через призму нескольких критериев: длительность воздействия, масштаб охвата аудитории и содержательную специфику. Такая типология позволяет лучше понять, каким образом триггерные события формируют динамику общественной дискуссии и могут становиться отправной точкой для перехода от социальной активности к мобилизации (Таблица 1).

Табл. 1

Классификация триггерных повесток

Tab. 1

Classification of trigger agendas

Авторы выделяют три типа событий, способных вызвать сетевую мобилизацию: политические и правовые прецеденты, случаи ограничения гражданских прав и события, сконструированные лидерами общественного мнения [Бродовская и др. 2020: 45-48].  Исследователи обозначают следующие ключевые триггеры, провоцирующие общественное недовольство, это вопросы социальной защиты, жилищно-коммунального хозяйства, состояния городской инфраструктуры и деятельности органов власти. Распространение подобных повесток происходит преимущественно через цифровые каналы коммуникации. При этом подчеркивается, что рутинные, «повседневные» триггеры, как правило, вызывают ограниченные и распылённые реакции, не перерастающие в массовую мобилизацию, тогда как события высокой эмоциональной значимости способны выступать пусковым механизмом широких протестных действий [Огнев и др. 2022: 87-90]. Повседневность, перенесённая в цифровое пространство, изменяет реляционную динамику и переопределяет классические представления о коммуникации. В этих условиях социальные сети становятся не просто каналами информационного обмена, но площадками для согласования смыслов и артикуляции коллективных требований. В дальнейшем мы рассмотрим примеры кейсов по каждой из указанных повесток: экономической, экологической, транспортной и городской. Это позволит показать, как именно специфика ресурсных регионов влияет на характер мобилизации и реактивность социально-политического взаимодействия.

Все кейсы будут рассматриваться нами, исходя из структуры перехода триггерной повестки к мобилизации по следующей схеме:

• Идентификация триггеров: определение событий или информационных поводов, вызвавших общественный отклик.
• Анализ каналов распространения информации: фиксация того, каким образом сообщения и реакции циркулировали в медиапространстве (социальные сети, СМИ, официальные заявления).
• Мобилизация: выявление ключевых форм вовлечения населения (от комментариев и обращений до протестных акций и коллективных заявлений).
• Фиксация ответных действий власти: анализ того, как органы государственной и муниципальной власти реагировали на запросы и давление со стороны граждан.

Экологические триггерные повестки.

Экологическая повестка является одной из чувствительных повесток в регионах ресурсного типа. В таких территориях добыча полезных ископаемых и перерабатывающие производства составляют основу экономики, но одновременно они порождают экологические риски, напрямую затрагивающие повседневную жизнь населения. Любые решения, связанные с расширением, продлением или открытием новых проектов в сфере добычи, уничтожением лесов, загрязнением рек воспринимаются обществом не только как вопрос экономического развития, но и как угроза качеству среды обитания, здоровью и будущему поколений.

Сербия рудник «Джадар».

Идентификация триггерной повестки. Поводом для общественного недовольства стал проект компании Rio Tinto по разработке крупнейшего литиевого месторождения в Сербии. Жители опасались загрязнения водных ресурсов, утраты плодородных земель и разрушения сельского уклада. Вопрос о будущем рудника стал символом выбора между краткосрочной экономической выгодой и долгосрочной экологической безопасностью.

Анализ каналов распространения информации. Информация о проекте и протестах активно циркулировала через экологические движения, социальные сети и независимые СМИ.

Мобилизация. Протесты приобрели массовый характер: жители выходили на улицы, блокировали дороги, организовывали многотысячные акции. Для жителей Сербии речь шла не только об экологии, но и о праве на участие в принятии решений, что усилило эмоциональную окраску конфликта.

Фиксация ответных действий власти. В 2022 году правительство Сербии под давлением общественности отозвало разрешения на территориальное планирование. Однако в июне 2024 года Конституционный суд признал это решение неконституционным, что вновь открыло дискуссию и вернуло проект в повестку^[1].

Черемза (Кемеровская область)  строительства углепогрузочной станции.

В конце 2019 – начале 2020 годов жители Черемзы и соседних деревень узнали о планах разреза «Кузнецкий Южный» построить вблизи поселения угольный терминал.

Идентификация триггерной повестки. Триггером стало объявление о строительстве углепогрузочной станции рядом с поселком Черемза. Несмотря на обещания компаний («Кузнецкий Южный», позже «Сибантрацит») о применении «экологичных технологий», жители восприняли инициативу как угрозу качеству жизни и здоровью.

Анализ каналов распространения информации. Протесты активно освещались через местные паблики, социальные сети и региональные СМИ. Видеообращения жителей набирали широкую аудиторию, а палаточный лагерь в 2020 году стал символом сопротивления.

Мобилизация. Жители организовали блокирование проезда техники, голодовки и палаточный лагерь, который существовал несколько месяцев. Массовое вовлечение усиливалось за счет эмоциональной апелляции к теме здоровья детей, чистого воздуха и воды. В 2024 году новое объявление о планах строительства вызвало новую волну недовольства: недоверие усиливалось опытом прошлых лет.

Фиксация ответных действий власти. В 2020 году губернатор Сергей Цивилёв был вынужден отменить разрешение на строительство, признав отсутствие диалога между угледобывающей компанией и местным населением. Однако повторное возвращение темы в 2024 году показывает, что конфликт носит цикличный характер: несмотря на заявления о применении пылешумозащитных технологий и минимальном воздействии на экологию, жители открыто выражают сомнение в таких гарантиях, опираясь на прошлый опыт работы угольных предприятий в регионе. Для населения сам факт возвращения к проекту стал символом неучтённого общественного мнения и триггером для нового витка^[2] напряженности.

Транспортные триггерные повестки.

В ресурсных регионах старая транспортная инфраструктура часто оказывается уязвимой к локальным изменениям, их корректировка или реформирование быстро становятся предметом общественного дискурса. Трудовые и социальные практики здесь напрямую связаны с мобильностью, необходимостью ежедневных перемещений между отдалёнными рабочими и жилыми зонами. Ограничения в транспортной доступности или неудачные реформы становятся критически значимыми триггерами, затрагивающими не только комфорт, но и саму возможность поддержания привычного уклада жизни.

Транспортная реформа во Фландрии (Бельгия).

Экономика Фландрии во многом базируется на перерабатывающих и промышленных секторах, тесно связанных с портовой и транспортной инфраструктурой Антверпена. В начале января 2024 года в регионе Фландрия (Бельгия) была реализована масштабная реформа общественного транспорта, инициированная оператором De Lijn.

Идентификация триггерной повестки. Поводом для общественной реакции стало решение оператора De Lijn о масштабной реформе транспортной системы региона. План включал отмену более 6 100 остановок, изменение привычных маршрутов и внедрение системы «Flex-автобусов». Эти меры негативно сказались на повседневной жизни жителей отдалённых населённых пунктов и маломобильных групп, резко снизив их транспортную доступность.

Каналы распространения информации. Информация о реформах и первых негативных последствиях быстро распространилась через региональные СМИ, профсоюзные объединения и активистские сообщества.

Мобилизация. Эти изменения стали триггером для социально-политической мобилизации, поскольку напрямую затронули базовые потребности горожан в мобильности. В ответ на реформу активисты и профсоюзы организовали серию акций протеста. Демонстрации прошли у центральных вокзалов крупнейших городов региона. Участники требовали отказаться от непопулярных мер и увеличить государственные инвестиции в развитие устойчивого общественного транспорта.

Ответные действия власти. Реакция властей носила оборонительный характер: попытку обосновать реформу необходимостью оптимизации транспортной сети и эффективного распределения ресурсов. Однако протесты и давление со стороны профсоюзов заставили правительство инициировать дополнительные консультации и корректировки в проекте^[3].

Транспортная реформа Новокузнецк.

Идентификация триггерной повестки. Запуск реформы общественного транспорта в феврале 2020 года, связанный с изменением маршрутов и оптимизацией транспортной сети, стал триггером для общественного недовольства. Для жителей эти изменения оказались сопряжены с нарушением привычной мобильности и доступности поездок.

Анализ каналов распространения информации. Реакция населения нашла отражение прежде всего в цифровом пространстве. Авторами исследования стало проанализировано более 429 публикаций, включая городские сообщества, СМИ и официальные страницы властей [Кранзеева и др. 2022: 27-30]. Публикации и комментарии появлялись мгновенно, демонстрируя насыщенность сетевой коммуникации. В высказываниях пользователей ощущались раздражение, выражение недовольства и призывы к изменениям.

Мобилизация. Общественное недовольство проявлялось в форме негативных комментариев, жалоб и предложений в социальных сетях. Количество негативных комментариев свидетельствовало о глубине реакции: на отдельных пабликах могло быть до 860 критических высказываний, акцентируя внимание на ощущении дискомфорта и невнимания властей к проблемам.

Ответные действия власти. Органы власти предпринимали попытки реагировать через официальные комментарии и публикации, однако они носили преимущественно разъяснительный характер.

Таким образом, оба кейса демонстрируют, что транспортная повестка в ресурсных территориях является чувствительным триггером: в условиях, когда мобильность напрямую связана с доступом к работе, услугам и повседневным практикам, любые изменения транспортной системы вызывают быструю и эмоциональную реакцию.

Экономические триггерные повестки.

Экономические триггерные повестки в регионах ресурсного типа проявляются особенно остро, поскольку именно экономика, связанная с добычей и переработкой природных ресурсов, составляет основу их жизнедеятельности. Любые сбои в этой сфере будь то задержки заработной платы, перебои в логистике, ограничение доступа к рынкам или падение цен на сырьевые товары: воспринимаются населением не как отдельные трудности, а как угроза самой устойчивости региона. В таких условиях экономические триггерные повестки становятся фактором социально-политической мобилизации: быстро превращаются из локальной проблемы в предмет широкого общественного обсуждения и коллективных действий. Для регионов ресурсного типа это закономерно, так как труд в добывающих отраслях часто ассоциируется не только с источником дохода, но и коллективной идентичностью.

Южная Африка, регион Хайвелд: марш шахтёров против логистического кризиса (ноябрь 2023).

Идентификация триггерной повестки. Триггером стал масштабный кризис в транспортной компании Transnet, отвечающей за перевозку угля и минеральных ресурсов к экспортным портам. Из-за сбоев в её работе угольные предприятия столкнулись с невозможностью вывоза запасов, что напрямую угрожало занятости тысяч шахтёров. Началась процедура уведомлений о предстоящих увольнениях, что стало переломным моментом и поводом для мобилизации.

Анализ каналов распространения информации. Проблема широко освещалась в СМИ и профсоюзных ресурсах. Национальный союз шахтёров (NUM Highveld Region) использовал собственные каналы коммуникации для информирования участников, а сообщения о протесте активно транслировались в национальных новостях, что обеспечило высокий уровень резонанса.

Мобилизация. 9 декабря 2023 года в Претории состоялся марш шахтёров к зданию Союза, а затем к Министерству государственных предприятий. Участники требовали вмешательства государства в кризис и защиты рабочих мест. Протест носил организованный характер, с чёткой профсоюзной структурой и символикой.

Ответные действия власти. Правительство было вынуждено публично отреагировать, объявив о стратегии оздоровления Transnet. Однако медленная реализация вызвала критику со стороны NUM и сохранила напряжённость в медиаполе.

https://www.miningweekly.com/article/num-highveld-region-to-march-against-transnet-over-logistics-failures-2023-11-30?utm_source

Показательным примером в российском медиаполе выступает ситуация вокруг шахты «Инская», где длительное время не выполнялись обязательства по выплате заработной платы.

Идентификация триггеров. Триггером стало длительное невыполнение обязательств по выплате заработной платы работникам шахты «Инская». Эта проблема воспринималась не только как нарушение трудовых прав, но и как угроза социальной справедливости в регионе, где угледобыча является частью идентичности.

Анализ каналов распространения информации. Работники шахты начали активно обращаться в социальные сети, публикуя посты и комментарии. Особое значение приобрели прямые сообщения в адрес губернатора Кузбасса, которые транслировались в публичное пространство. Местные СМИ и Telegram-каналы усилили охват проблемы.

Мобилизация. В публичном пространстве звучали обещания организовать голодовку и забастовку, что усилило резонанс ситуации и мобилизовало внимание широкой аудитории.

Фиксация ответных действий власти. Региональные власти были вынуждены вмешаться, взяв под контроль процесс выплаты задолженностей. Губернатор и представители исполнительной власти публично подтвердили, что будут отстаивать интересы шахтёров. Этот шаг позволил снизить уровень напряжения

Такой «шахтёрский триггер» иллюстрирует специфику регионов ресурсного типа: нарушение трудовых и социальных обязательств воспринимается не просто как локальная проблема, а как вызов, затрагивающий символические основания региональной идентичности. Здесь шахтёр не только работник, но и носитель ценностей, связанных с историей, коллективизмом и образом Кузбасса как угольного сердца страны.

Особенность подобных триггеров заключается в том, что они быстро конвертируются в общественный запрос к власти. Для населения регионов ресурсного типа власть воспринимается главным арбитром и гарантом социальной справедливости, поэтому игнорирование таких ситуаций чревато общественным недовольством и быстрым переходом от онлайн-дискуссий к офлайн-активности. Таким образом, оба кейса демонстрируют специфику экономических триггеров в ресурсных регионах: кризисные ситуации в сферах, связанных с добычей и экспортом сырья, становятся не просто локальными конфликтами, а поводами для мобилизации, отражающими идентичность и социальные ожидания жителей^[4].

Городские триггерные повестки.

Городская среда является пространством, где повседневные вопросы напрямую отражаются на качестве жизни жителей и могут вызывать эмоциональные реакции. Жилищные условия, инфраструктура, благоустройство, справедливость городских решений формируют чувствительные темы, способные трансформироваться в триггеры социально-политической мобилизации.

Остин (США) — планы реновации на берегу Lady Bird.

Идентификация триггерной повестки. Триггером стало решение городского совета Остина в 2022 году утвердить особую зону Planned Unit Development (PUD) для масштабной застройки на берегу озера Lady Bird Lake. Проект включал возведение 1400 жилых единиц, офисного центра и гостиницы, что вызвало резонанс из-за угрозы экологическому балансу, сокращения общественных зеленых зон и ограничения доступа жителей к озеру и паркам.

Анализ каналов распространения информации. Ключевым актором в информационном пространстве выступила организация Save Our Springs Alliance (SOS), активно использовавшая СМИ, социальные сети и официальный сайт для распространения информации о предполагаемых нарушениях. Дополнительно включились местные новостные издания, которые освещали процесс слушаний и последующие судебные споры.

Мобилизация. Жители города восприняли застройку как посягательство на их право на качественную городскую среду. Реакция включала создание активистских сообществ, публичные кампании в медиа. Для горожан доступность парковых зон и береговой линии является частью идентичности Остина, а попытка пересмотра этих условий без широкого общественного диалога стала восприниматься как символическое ущемление.

Фиксация ответных действий власти. Суд первой инстанции поддержал позицию городских властей, сохранив за ними право реализовать проект. Однако SOS подала апелляцию, и судебные разбирательства продолжаются. Несмотря на формальную победу города, уровень напряжения в обществе сохранился, а вопрос о прозрачности принятия решений остался^[5].

Красноярск, проект КРТ в Николаевке. Ситуация с реализацией программы комплексного развития территории (КРТ) в районе Николаевка Красноярска стала ярким примером городской триггерной повестки.Район, известный плотной частной застройкой и сложившимися социальными связями, оказался в центре конфликта после объявления о сносе домов и переселении жителей.

Идентификация триггерной повестки. Триггером стала инициатива реализации программы комплексного развития территории (КРТ) в районе Николаевка Красноярска, предполагающая снос домов и переселение жителей. Центральной точкой конфликта стало недовольство размерами компенсаций за изымаемое жильё: по мнению жителей, суммы были заниженными и не позволяли приобрести эквивалентное жильё в городе.

Анализ каналов распространения информации. Общественное недовольство активно транслировалось в социальных сетях, локальных медиа и через инициативные группы горожан.

Мобилизация. Реакция населения проявилась в митингах, коллективных исках в суд, публичных акциях и широком использовании цифровых каналов. Жители рассматривали ситуацию как угрозу базовому праву на собственность и справедливое возмещение.

Фиксация ответных действий власти. Под давлением общественности власти инициировали рабочие группы и консультации с жителями, что позволило внести поправки в краевое законодательство о КРТ. Новые нормы закрепили обязательство предоставлять переселенцам жильё, равное по площади текущему, а также минимальные стандарты для квартир в случае недостаточности денежной компенсации.

 Фактически «спусковым крючком» стала комбинация двух факторов: материальной несправедливости (недостаточные компенсации) и символического нарушения права на собственность. Эти элементы сделали ситуацию глубоко резонансной, вызвав быстрый рост напряжённости и заставив власти и застройщика пойти на корректировку программы^[6].

Обсуждение

Анализ представленных кейсов из регионов ресурсного типа России и зарубежных стран позволяет выделить несколько ключевых проблемных узлов, определяющих специфику формирования триггерных повесток и их мобилизационного потенциала.

Триггерные повестки в ресурсных регионах обладают устойчивой связью с экономикой, экологией и инфраструктурой, поскольку именно эти сферы наиболее уязвимы. Кейсы демонстрируют, что триггеры возникают на стыке интересов населения и управленческих решений, где игнорирование социальных ожиданий ведёт к росту напряжённости.

В регионах ресурсного типа существуют сложности в выстраивании диалога между властью и населением, поскольку на протяжении десятилетий во главу угла ставилась производственная задача — добыть ресурс, выполнить план, обеспечить экономический результат. Человек в этой логике часто воспринимался не как субъект, а как средство достижения цели. Такая управленческая традиция до сих пор накладывает отпечаток на социально-политическое взаимодействие: власти нередко рассматривают жителей сквозь призму функциональности, тогда как сами жители, тем более носители профессии склонны воспринимать себя как носителей особой значимости для региона.

Труд и сопряжённые с ним риски становятся частью коллективной идентичности. Например, для шахтёров уголь не просто источник дохода - это символ сопричастности к экономической мощи региона, что формирует убеждённость в их праве голоса в обсуждении ключевых решений. Аналогичная логика распространяется и на экологические вопросы: если в других территориях они могут быть лишь одним из элементов повестки, то в регионах ресурсного типа экологические проблемы воспринимаются как ежедневная реальность. Дым из труб, угольная пыль, загрязнённые реки и воздух и пр., всё это становится частью повседневного опыта жителей, формируя накопленное недовольство.

Очевидным становится влияние цифровой среды: практически все конфликтные ситуации сопровождаются активным распространением информации через социальные сети, локальные паблики и цифровые платформы. Именно цифровая коммуникация ускоряет реактивность взаимодействия общества и власти, трансформируя локальное недовольство в публичную сферу.

Изучение триггерных повесток является необходимым условием для учета локальных особенностей и снижения рисков мобилизации. Особое внимание следует уделить тому, как цифровые сервисы обратной связи и локальные сетевые сообщества могут использоваться не только как арена конфликта, но и как инструмент раннего выявления и профилактики кризисных ситуаций.

Заключение.

В условиях цифровизации общественной жизни сетевые коммуникации становятся ключевым пространством формирования и распространения триггерных повесток. Проведённый анализ кейсов в России и за рубежом позволяет сделать вывод, что, несмотря на различия в политическом и институциональном контексте, сама логика формирования триггерных повесток в регионах ресурсного типа во многом совпадает.

В зарубежных примерах, выше выраженность протестной динамики: мобилизация быстрее приобретает массовый характер, формируется институциональное давление на власть, активнее подключаются гражданские организации. В России же реактивность населения нередко выражается через цифровые площадки и локальные формы самоорганизации, постепенно переходя в публичные обращения и протестные действия. Однако корневая логика, а именно восприятие базового ресурса как основы коллективного бытия, сближает отечественный и зарубежный опыт, позволяя говорить о структурном сходстве.

Характерной особенностью сетевых триггеров выступает их высокая эмоциональная насыщенность и способность в короткие сроки консолидировать пользователей вокруг конкретной проблемы. Социальные сети усиливают эффект присутствия и сопричастности, превращая локальные события в значимые общественные повестки. В результате цифровое пространство из инструмента коммуникации постепенно трансформируется в площадку мобилизации.

С одной стороны, триггерные повестки могут служить индикатором общественных настроений, позволяя своевременно фиксировать «сигналы напряжения» и реагировать на запросы населения. С другой, игнорирование таких сигналов или формальное реагирование способствуют переходу от цифровой дискуссии к офлайн-активности, включая протестные формы. В связи с этим особую значимость приобретает развитие инструментов мониторинга сети и внедрение практик раннего выявления триггерных тем.

Конфликт интересов: Авторы заявили об отсутствии потенциальных конфликтов интересов в отношении исследования, авторства и / или публикации данной статьи.

Conflict of interests: The authors declared no potential conflicts of interests regarding the research, authorship, and / or publication of this article.

Финансирование: Исследование выполнено за счет гранта Российского научного фонда № 25-28-01459, https://rscf.ru/project/25-28-01459/

Funding: This work was supported by the Russian Foundation for Basic Research, project “Social and political mobilization of women's and youth communities in the Siberian macroregion in the context of a special military operation”, no. 25-28-01459.

1. Belski A. M. Information reasons – triggers and resonant discourses of the national media space: Possibilities of sociological analysis. Journal of the Belarusian State University. Sociology, 2020, (3): 111–119. (In Russ.) https://doi.org/10.33581/2521-6821-2020-3-111-119

2. Brodovskaya E. V., Davydova M. A., Mladenovic M. Mobilization of political protest in the Russian segment of social media (2021): Triggers, audience, communication channels. Lomonosov political science journal, 2023, (1): 24–49. (In Russ.) https://doi.org/10.55959/MSU0868-4871-12-2023-1-1-24-49

3. Brodovskaya E. V., Pyrma R. V., Dombrovskaya A. Yu. Civic activism of youth in Russian: The structure of roles, the formation of attitudes factors, triggers of protest potential growth. Humanities and Social Sciences. Bulletin of the Financial University, 2020, 10(6): 39–48. (In Russ.) https://doi.org/10.26794/2226-7867-2020-10-6-39-48

4. Golovatsky E. V. Digital mobilization of social and political interaction in network communities: Regional specifics. Virtual Communication and Social Networks, 2023, 2(4): 246–254. (In Russ.) https://doi.org/10.21603/2782-4799-2023-2-4-246-254

5. Gulyaev P. V. A typology of resource regions. Modern scientific thought, 2019, (1): 170–176. (In Russ.) https://elibrary.ru/yyfpud

6. Grebenyuk A. A., Maksimova A. S., Lemer L. G. Study of social tension based on electronic social networks big data. Digital Sociology, 2021, 4(4): 4–12. (In Russ.) https://doi.org/10.26425/2658-347X-2021-4-4-4-12

7. Grigoryeva E. E., Grigoryev G. P. Instability of the components of the socio-economic system of the northern regions of the resource type. Regional economy and management: Electronic scientific journal, 2021, (4). (In Russ.) https://doi.org/10.24412/1999-2645-2021-468-27

8. Zimova N. S., Fomin E. V., Smagina A. A. Social networks as a new channel of interaction between government and society. Research Result. Sociology and Management, 2020, 6(2): 159–171. (In Russ.) https://doi.org/10.18413/2408-9338-2020-6-2-0-11

9. Kranzeeva E. A., Golovatsky E. V., Burmakina A. L., Orlova A. V., Brandt Ya. A., Grigorik N. N., Lomekin D. O., Gvozdilov P. B., Kytmanova V. E. Network socio-political mobilization in Siberian regions of the resource type. Kemerovo: KemSU, 2025, 168. (In Russ.) https://elibrary.ru/wbrade

10. Kranzeeva E. A., Golovatsky E. V., Orlova A. V. Reactive interaction between the government and the population in social networks: Transport reform of Novokuznetsk. Virtual Communication and Social Networks, 2022, 1(1): 24–30. (In Russ.) https://elibrary.ru/bmhrmu

11. Kurbatova M. V., Levin S. N., Kagan E. S., Kislitsyn D. V. Resource-type regions in Russia: Definition and classification. Terra economicus, 2019, 17(3): 89–106. (In Russ.) https://doi.org/10.23683/2073-6606-2019-17-3-89-106

12. Levin S. N., Kranzeeva E. A., Sablin K. S. Stakeholders of quasi-public interactions in a resource-abundant region: An insiders’ perspective. Universe of Russia. Sociology. Ethnology, 2021, 30(4): 106–127. (In Russ.) https://doi.org/10.17323/1811-038X-2021-30-4-106-127

13. Ognev A. S., Brodovskaya E. V., Davydova M. A. Identification of triggers for strengthening social discontent networks in the constituent entities of the Russian Federation. Vlast, 2022, 30(5): 98–106. (In Russ.) https://doi.org/10.31171/vlast.v30i5.9244

14. Parma R. V., Davydova M. A. Triggers of political mobilization of mass protests in social media of the Russian Federation and the Republic of Belarus in 2020–2021. Vlast, 2022, 30(3): 97–103. (In Russ.) https://doi.org/10.31171/vlast.v30i3.9045

15. Pyatkov M. O., Chirun S. N. Political dimensions of state-business relations in resource-based regions. Vlast, 2025, 33(5): 162–169. (In Russ.) https://doi.org/10.24412/2071-5358-2025-5-162-169

16. Tokarev A. N. Features of the socio-economic development of Russian region. Vestnik of North-Eastern Federal University. Series: Economics. Sociology. Culturology, 2017, (1): 7–15. (In Russ.) https://elibrary.ru/yqpwzr

17. Fattakhov R. V., Nizamutdinov M. M., Oreshnikov V. V. Assessment of the sustainability of the socio-economic development of regions in Russia. The World of the New Economy, 2019, 13(2): 97–110. (In Russ.) https://doi.org/10.26794/2220-6469-2019-13-2-97-110

18. Jost J. T., Barbera P., Bonneau R., Langer M., Metzger M., Nagler J., Sterling J., Tucker J. A. How social media facilitates political protest: Information, motivation, and social networks. Political Psychology, 2018, 39(S1): 85–118. https://doi.org/10.1111/pops.12478

19. Mendelsohn J., Vijan M., Card D., Budak C. Framing social movements on social media: Unpacking diagnostic, prognostic, and motivational strategies. Journal of Quantitative Description: Digital Media, 2024, 4: 1–61. https://doi.org/10.51685/jqd.2024.icwsm.9

20. Romeo A. New forms of interaction in the digital age: The use of the telephone. Social Sciences, 2024, 13(3): 153–162. https://doi.org/10.3390/socsci13030153